Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII-XVII вв. - М.: Наука, 1973. - 476 с.

Легенда о призвании варягов. Главные черты норманнских вторжений на Западе.

Появление викингов на средневековом Западе произошло при полном свете истории, поэтому ни в западной, ни в русской историографии не возникало вопроса ни о характере норманнских вторжений на Западе, ни об их последствиях. Общепризнанно, что никто на Западе не приглашал норманнов, они приходили сами, общепризнанно, что, будучи народом отсталым, норманны не принесли с собой государства ни одному народу на Западе. Зато много столетий спустя - уже в XVIII в. - западные историки создали варяжский вопрос в России, и с тех пор он не сходит со страниц мировой историографии. Общепризнанно и то обстоятельство, что норманны довольно быстро «растворялись» среди местного населения, завоеванные ими государства не становились норманнскими, а затем след норманнов вовсе исчезал - Нормандия стала частью Франции и населена французами, Англия осталась Англией, Королевство обеих Сицилии исчезло в составе Италии, и живут там итальянцы. Норманны были слишком малочисленны, чтобы повлиять на этнический состав коренного населения. Такое в истории случалось не только с норманнами… (С. 31).

Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. - Рязань, 1969. - 249 с.

Лебедев Г.С. Путь из варяг в греки // Вестник Ленинградского Университета. Серия «История, язык, литература». - 1975. - Вып.4 (20). - С.37-43.

Путь из северных стран через русские земли «на Восток», к Черному и Средиземному морю, хорошо был знаком скандинавам вплоть до XIII в.: еще в 1222 г. норвежец Огмунд совершил поездку в Иерусалим через Новгород «восточным путем». Родовые саги, записанные в ту же пору, сохранили яркие воспоминания о более ранних путешествиях: исландец, побывавший в дружине византийского императора в 20-х годах XI в., «так привык к пышности, когда он вернулся из своего путешествия, что не желал носить никакой другой одежды, кроме одеяний из пурпурных тканей, и все его оружие было украшено золотом». К сожалению, саги, создававшиеся на далекой окраине Европы, сохранили лишь самые общие и смутные сведения о самом «восточном пути». Нет подробных данных и в ранних скандинавских источниках, рунических надписях X-XI вв. Византийские памятники сохранили детальное описание только ближайшего к грекам южного отрезка Пути. Зато две ветви Пути - западную, вокруг Европы, и восточную, через русские земли, знает «Повесть временных лет»: «бе путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое, из него же озера потечеть Волхов и вътечет в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское. И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити в Понт море, в не же втечет Днепр река». В поле зрения летописца - вся Европа, от Царягорода и Рима до «моря Варяжьского». И прежде всего водный речной путь, связывавший древнюю Русь и с византийским югом, и со скандинавским, севером. Впервые русская летопись упоминает этот путь при изложении легенды о путешествии и пророчестве Андрея Первозванного. Апостол, пройдя славянские земли с юга на север, якобы, подивился черным баням словен ильменских и предсказал на горах киевских «град велик и церкви многи». Иначе взглянули на киевские горы дружинники Аскольда и Дира, увидавшие здесь в 862 г. лишь «градок мал». Другой город в то время манил их: Константинополь, самый богатый и могущественный из городов Европы, в 866 г. «едва, так сказать, не был поднят на копье» обрушившимися с днепровских берегов дружинами.

Мавродин В.В. Образование древнерусского государства и формирование древнерусской народности. - М.: Высшая школа, 1971. - 192 с.

В начале IX в. они, судя по древним руническим надписям, по знаменитой позднее «восточной дороге» (Аustrverg) или «варяжской дороге» (vaeringjavegr) проникли и на территорию Восточной Европы, в Прибалтику, в земли корси и летьголы, в Апуле и Гробынь. Появились норманны и в восточнославянских землях. Стремясь к богатым городам юга, они открыли для себя Русь - Гардарики, Альдейгьюборг (Ладогу), Хольмгард (Новгород) и Кенугард (Киев), путь в Миклагард (Константинополь) и Серкланд (Халифат). Оказались они и на Среднем Днепре. Подробнее об этом мы будем говорить далее, но сейчас отметим, что на территории лесостепи между Правобережьем Днепра и Поросьем на Западе и Северским Донцом и Доном на востоке с начала н. э. в топонимике (Рос, Поросье и др.) и этнонимике (роксаланы, росомоны, аорсы, hros) широко отложился термин «рос». Это была Рось-Росьская, Русская земля. Из данного утверждения отнюдь не вытекает, что термин «рос» славянского происхождения, что существовало восточнославянское племя «рус», «рос», (hros, ruzzi). Но с течением времени он закрепился за Средним Приднепровьем, за его славянским населением. (С.117).

Новосельцев А.П. Образование Древнерусского государства и первый его правитель // Вопросы истории. - 1991. - № 2-3. - С.3-20.

Здесь уместно коснуться одной воистину «проклятой» для нашей истории проблемы - борьбы так называемых норманистов и антинорманистов. Если внимательно проследить споры этих двух течений, то легко увидеть, что главными вопросами для них были те, которые поднимал еще древний летописец начала XII в.: происхождение термина «Русь» и династии киевских князей. С точки зрения современной науки, оба вопроса второстепенны. Тем не менее вокруг них сломано немало копий. Думается, что в оценке дореволюционных норманизма и антинорманизма прав М.А. Алпатов, когда писал: «Борьба норманистов и антинорманистов в XIX в. была борьбой двух русских монархических концепций». Нельзя, однако, не отметить, что с точки зрения оценки двух отмеченных выше спорных вопросов норманистами являлись все видные русские историки (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский и др.), а их оппонентами были, как правило, посредственности типа Д.И. Иловайского. К антинорманистам относилось и большинство украинских историков. В 20-30-е годы вопросы норманизма и антинорманизма уже не играли большой роли, хотя в ранней советской историографии существовали представители обоих направлений. В то же время осмысление сущности государства как общественного института, возникшего на определенной стадии развития, делало вопрос о происхождении династии второстепенным, каким он, кстати, давно является для европейской исторической науки. Иначе, например, английские историки должны были бы ломать копья из-за принадлежности своих правящих династий, чего они не делают, хотя с 1066 г. в Англии не было ни одного английского по происхождению правящего дома. Уже из этого следует, что борьба вокруг такого сюжета ничего общего с патриотизмом не имеет и является не более как реликтом средневековья. Тем не менее уже с 40-х годов и особенно в период «борьбы с космополитизмом» в нашей исторической науке взяли верх именно «патриоты» такого толка. Но на позицию антинорманизма волей-неволей встали почти все советские историки; многие потому, что приклеиваемый в противном случае ярлык «норманиста» делал человека чуть ли не врагом народа. Мне кажется, однако, что вся шумиха, поднятая в нашей историографии 40-х - первой половины 80-х годов вокруг данных сюжетов, не заслуживает серьезного внимания, ибо она была лишь ширмой для выдвижения отдельных персоналий на научном поприще. По сути дела, настоящих норманистов, то есть тех, кто утверждал неспособность славян самим создать свое государство, давно нет. Поэтому странно читать заявление Рыбакова, будто бы видный датский ученый А. Стендер-Петерсен (1893-1963 гг.), сетуя на крах старого норманизма, задался целью создать некий неонорманизм. На самом деле, этот ученый (кстати, русский по матери), прекрасный знаток наших древностей, был не более норманистом, чем, например, Ключевский. Он действительно считал, что термин «Русь» северного происхождения, как и династия киевских Рюриковичей. Но к этому выводу теперь, после того, как кличка «норманист» перестала быть синонимом чего-то антипатриотического, постепенно склоняется все большее число наших историков. Что же касается Стендер-Петерсена, то он на самом деле писал о существовании у нас неоантинорманизма.

Шаскольский И.П. О трактовке некоторых вопросов истории формирования древнерусского государства // Мавродинские чтения: материалы к докладам 10-12 октября 1994 г. / отв. ред. И.Я.Фроянов. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1994. - С.3-11.

Увы, - некоторые наши ученые не могут примириться с тем, что от ранних этапов формирования государственности на Руси до нас дошли лишь немногие источники. Прежде всего это видно на примере важнейшего источника - сохранившегося в составе Начальной летописи Сказания о призвании варягов. Благодаря столетней давности исследованиям А.А. Шахматова удалось установить сложный компилятивный характер этого источника, впитавшего в себя данные, заимствованные из многих памятников письменности и фольклора севера Руси и Европы. Строго говоря, из этого сложного источника можно извлечь только один бесспорный факт: что в середине - второй половине IX в. на Северо-Западе Восточной Европы возникло государственное образование, ставшее частью Древнерусского государства. Все остальные сведения, извлекаемые нашими учеными из сказания о призвании варягов, являются всего лишь гипотезами, допустимыми в научном плане, но не бесспорными. И рассказ о призвании варяжских князей, и создание этими князьями государственного образования, и включение в это образование словен (славян) ильменских, чуди, мери, веси и кривичей, и вокняжение Рюрика в Новгороде или в Ладоге, Синеуса в Белоозере и Трувора в Изборске, и другие конкретные сведения, широко используемые в исторической литературе - все это гипотетические построения, основанные на местных преданиях и легендах, но не бесспорные исторические факты. <…>
Летописное сказание о призвании варягов донесло до нас отзвуки ожесточенной борьбы на севере Восточной Европы, сопровождавшейся, как было сказано выше, попытками местных племен сплотиться против насильников. В результате военных действий, объектом которых, вероятно, были не только туземные формирования, но и конкурирующие отряды соплеменников, победителем вышел норманский конунг Рюрик со своей дружиной, котором удалось объединить ряд восточнославянских и финских племенных союзов под своей властью. Вполне возможно, что враждовавшие между собой варяжские соединения входили в союз с местными племенами, на что имеются косвенные указания в скандинавских сагах. В этом случае союзники Рюрика должны были занять первое место в иерархии образованного суперсоюза после самих варяго-русов.